Анализ рассказа яковлева тяжелая кровь
Сценарий урока внеклассного чтения в 5 классе
по книге Ю.Я. Яковлева «Тежёлая кровь»
Слово учителя: Произведение Ю.Я. Яковлева было выбрано не случайно. Его нет в школьной программе, но я считаю, что оно достойно того, чтобы его внесли в тот самый список рекомендованных для прочтения книг. (Урок проведён был в дни празднования «Дня учителя»). Герои книги — учитель и ученики.
И если у вас после этого урока возникнет чувство гордости и уважения к героической профессии учителя и вам захочется пойти в библиотеку, найти и прочитать эту книгу, я буду считать, что урок не прошёл даром.
Маша Платонова подготовила презентацию о писателе.
(Просмотр презентации с комментариями учащейся).
Слово учителя: Как вы услышали, Юрий Яковлевич Яковлев – участник обороны Москвы, он потерял свою маму в блокадном Ленинграде, поэтому тема войны особенно ему близка.
— Как сейчас называется этот город?
— Когда началась война?
— Кто в ней участвовал?
— Кто одержал победу?
— Назовите имена героев Великой Отечественной войны.
(Ответы детей)
Слово учителя: (чтение отрывка из стихотворения З.Аллигер)
Припомни всё и оглянись назад.
И разум твой откажется поверить –
Как многих нет, и не сыскать могил,
И памятников славы не поставить.
— Миллионы погибших солдат, миллионы погибших стариков, женщин и детей. (Звучит песня Булата Окуджавы «До свидания, мальчики).
— Ребята, вашему вниманию предлагается спектакль, подготовленный вашими одноклассниками по книге Ю. Я. Яковлева «Тяжёлая кровь» (сценарий прилагается).
(После спектакля обсуждение книги).
Слово учителя: «Человек, любящий и умеющий читать, — счастливый человек», — эти слова К. Паустовского являются неизменным эпиграфом на наших уроках литературы.
(Эвристическая беседа. Ученики формулируют ответы на поставленные вопросы, высказывают и аргументируют своё мнение:
— Что значит уметь читать? (Надо знать буквы, соблюдать знаки препинания, интонацию, надо читать вдумчиво, внимательно, можно попытаться представить себя на месте героев)
— Какую роль играет книга в жизни человека? ( Из книг черпаем знания, книга воспитывает).
Слово учителя: Но мне хотелось, чтобы вы поняли, что в книгах действительно можно найти ответы на многие вопросы, даже на самые трудные.
Рассказы Яковлева такие небольшие, а как берут за душу (ответы детей).
— А что такое душа? Это однозначное или многозначное слово? (Слово душа многозначное. Это то, что остаётся после смерти человека. Это 2 грамма. А сколько всего там вмещается?! Это внутренний мир человека. Это совесть).
— Какие нравственные ценности очень важны для всех людей? (слова детей «Добро, любовь, дружба, верность, правда, милосердие» размещаются на доске (прилагаются).
— Подбираем антонимы. Какие слова называются антонимами? (слова детей «Зло, любовь, вражда, предательство, ложь, равнодушие» размещаются на доске (прилагаются).
— Так о чём же книга «Тяжёлая кровь»? (О любви матери. О любви к Родине).
— Мама любила своего сына? Почему она его тогда не спасла? (Она понимала, что спасая сына, она одновременно предаёт его и своих учеников. Близость смерти уравняла их в её душе. Она сделала выбор. Может быть самый трудный в своей жизни).
— О чём ещё эта книга? (О настоящей верной дружбе. Сын учительницы не шелохнулся, когда ему предложили отойти от стены. Он понимал, что если его мама заберёт, он тем самым предаст своих друзей. И это его выбор).
— О какой правде идёт речь? (Дети боролись за правое дело. Хоть они и маленькие, но они хотели, чтобы фашисты ушли с их родной земли, престали убивать людей).
— Самый трудный вопрос – вопрос нравственного выбора, т.е. как правильно поступить, чтобы не погубить свою душу. (Маме было очень трудно сделать этот выбор, она всю жизнь мучается вопросом, правильно ли она поступила?
— В заключение давайте ответим на вопрос: чему научила нас с вами книга Яковлева «Тяжёлая кровь»? (Мужеству, любви к Родине, дружбе, нравственности).
— И чтобы быть уверенной, что вы усвоили тему, попробуем составить синквейны со словами: книга, мама, учитель (прилагаются самые интересные).
Сцена 1. Монолог матери:
У моего сына глаза серые, с едва заметными крапинками. В ясный летний день от травы и листьев крапинки становятся заметнее и глаза зеленеют. В пасмурные дни глаза серые- и крапинки пропадают совсем.
Они смотрят на меня, хотя сына давно уже нет рядом. И вот уже много лет я всматриваюсь в них, хочу узнать ответ на вопрос, мучащий меня всю жизнь, начиная с того самого страшного дня.
Этот день неизмеримо больше всех остальных, он стоит за моей спиной, прирос к моей спине, как тяжёлый уродливый горб. Я чувствую его, как свои руки, лицо, плечи, грудь. Он болит. И снова –в который!-я всматриваюсь в глаза сына и силюсь прочесть: что застыло в них: горькое недоумение или понимание, упрёк или прощение.
Когда я возвращаюсь в тот день, меня оглушает звенящий визг лесопилки. Лесопилка у нас работала и до прихода фашистов.Но мы её не замечали, привыкли. Но сейчас… Ночью, когда звуки города утихали, визг лесопилки обнажался.
Казалось, немцы только и делали, что пилили.
Сцена 2. Диалог с сыном:
Сын:
— Лесопилка не даёт мне спать, она не даёт мне жить. Неужели так будет всю жизнь?
Мама:
— Когда кончится война, всё будет по-прежнему.
Сын:
— Когда кончится война? Ведь бывали в истории столетние войны. Было татарское иго-300 лет!!! Так, мама, и жизни не хватит, пока она кончится. Так невозможно жить! Мы совсем не приспособлены к такой жизни…
Вчера меня толкнул солдат. Я сжал кулаки и так побледнел, что он испугался. Он подумал, что я брошусь на него,… и сорвал с плеча винтовку.
Мама:
-Будь осторожен, сынок. Там, где наготове оружие, надо быть осторожным.
Сын:
-Знаешь, мама, я боюсь, что в другой раз не смогу сдержаться. Наверное, кроме обычной воли, у человека есть высшая, которая не слушается ни страха, ни разума.
Мама:
-Надо сдерживаться, чтобы жить.
Сын:
-Так жить не хочется. Неужели ты не понимаешь этого? Мама, а ты могла бы убить человека?
Мама:
-Господь с тобой! А ты бы смог?
Сын:
-Нет! Человека нет, но фашиста…
Мама:
-Я прошу тебя, мой мальчик, освободись от этого! Ты ещё не знаешь, что такое опьянение кровью. Вокруг слишком много лёгкой крови.
Сын:
Что такое лёгкая кровь?
Мама:
-Безнаказанная… Сначала человек страшится её. Потом становится равнодушным. Потом входит в раж и начинает пьянеть от крови.
Сын:
— Как тигр?
Мама:
Может и пострашней тигра. В человеке просыпается существо, жаждущее крови, двуногий тигр- фашист.
Сын:
-Я понял тебя, мама. Я это чувствовал, но не мог объяснить. Теперь я понял- их надо убивать, как тигров –людоедов. В Индии на тигров, отведавших человеческую кровь, идут целыми селениями.
Мне пора. Я сегодня задержусь, ты не волнуйся.
Мама:
-Где ты задержишься?
Сын:
-На работе. (уходит)
Сцена 3. Диалог с комендантом.
Комендант:
-Пожалуйста, садитесь.
Мама:
-Я пришла умолять вас о сыне!
Комендант:
— Умолять? О сыне? Ему надо помочь?
Мама:
-Он приговорён к казни Он работал на лесопилке.
Комендант:
— Ах, да… лесопилка… И ваш сын… Понимаю, понимаю…
Мама:
— Ваша мать жива?
Комендант:
-Моя матушка? Моя матушка! Она чем-то похожа на вас, хотя вы значительно моложе.
Мама:
— Все матери похожи друг на друга.
Комендант:
— Совершенно верно. Интересно, если бы моей матери сказали, что её сын убил часового, сжёг лесопильный завод и приговорён к казни. Что бы она сделала? Она пришла бы к русскому коменданту просить за меня?
Мама:
-Я в этом глубоко убеждена.
Комендант:
-И какое бы решение принял русский комендант? Он помиловал бы меня?
Мама:
— Не знаю. У русских плохо развито чувство мести.
Комендант:
-Вы уклоняетесь от прямого ответа. Ну… допустим… Одного часового убили четверо юношей… Это вполне могли сделать и трое! Не правда ли?
Мама: (с надеждой)
-Правда.
Комендант:
-А один мог быть задержан случайно. Не правда ли?
Мама:
-Правда.
Комендант:
Вам придётся поторопиться, госпожа учительница. Казнь произойдёт через 15 минут.
Слова матери:
Мальчики стояли у освещённой солнцем кирпичной стены. Их было четверо. Все четверо- мои ученики.
Комендант:
Сын госпожи учительницы может отойти от стены. Кто из вас сын госпожи учительницы?
Слова матери:
Мой сын не шелохнулся. Он стоял неподвижно, как будто команда его не касалась. Тогда я сделала несколько шагов и встретилась глазами с Кирюшей. Его карие глаза смотрели на меня пристально и печально. В них светилась какая-то неистребимая детская доверчивость. Я почувствовала, что ему хочется взять меня за руку, как тогда, в школьном саду.
Сцена 4. Диалог с Кирюшей:
Кирюша:
— Я должен умереть.
Учительница:
— Почему ты должен умереть?
Кирюша:
-Потому что я люблю …её.
Учительница:
— Любят не для того, чтобы умирать.
Кирюша:
-Но я должен. Я не могу ей даже слова сказать!!!
Учительница:
-Не вешай носа, Кирюша. Придёт время, и она поймёт.
Слова матери:
И тогда, у кирпичной стены наши глаза встретились, что-то дрогнуло во мне, и смутная мысль обожгла меня: не предаю ли я сейчас Кирюшу? Я опустила глаза, а когда подняла их снова, то встретилась взглядом с Дубком. Его все звали по фамилии. Этот Дубок жил в атмосфере подвигов, которую сам себе создавал.
А однажды в четвёртом классе он попытался прыгнуть с парашютной вышки.
Ночной прыжок не удался. Дубок повис между небом и землёй.
Сцена 5. Диалог с Дубком:
Учительница:
— Ну, зачем ты туда полез? Это же так опасно!
Дубок:
-А Валерий Чкалов пролетел под мостом в Ленинграде.
Учительница:
-Так это был Валерий Чкалов! Герой!
Дубок:
— Тогда он был молодым лётчиком и его никто не знал. Но Валерий Чкалов знал, что подвиги совершаются не по правилам… Нет такого правила, чтобы человек шёл на верную смерть!
Слова матери:
У кирпичной стены, перед лицом близкой смерти эта сила продолжала жить. Она не была сломлена и передавалась товарищам.
Я отвела глаза и встретилась глазами с Мишей. Я долго не могла понять его. Одно время мне казалось, что он недолюбливает меня. Но однажды поздним вечером в дом постучали.
Источник
«Лёгкая кровь»
или
Спасибо советскому агитпропу за моё весёлое детство
Эссе
«…Читала я всё это в детстве, читала и стала рейханутой…»
Из переписки в форуме.
Начну с цитаты. Сергей Кормилицын, «Иезуиты империи»:
«Изображать противника – настоящее искусство. Главное тут – не перейти определённую грань, не сделать образ врага слишком мрачным или слишком юмористическим. /…/
Советская пропаганда в таких «танцах на волосяном мосту», между правдой и вымыслом, преуспела чрезвычайно. Для того, чтобы убедиться в этом, стоит лишь перелистать наши газеты времён войны. Искусность изображения «фрицев» просто поражает. Классический «фриц» со страниц газеты» Правда» — безжалостный зверь и палач и одновременно персонаж откровенно придурковатый и незадачливый.»
Так было во время войны. Но потом «волосяной мост» стало раскачивать. В нашей литературе и особенно в кино выделились два сорта персонажей , обозначающих врага – безжалостный солдафон, не знающий сомнений в выполнении любого приказа занял один полюс. На другом , гораздо менее заселённом пребывали почти кристальные личности, сверкавшие благородством и начищенными сапогами, как например Генрих Шварцкопф в исполнении Олега Янковского (фильм «Щит и меч») или полковник Шлоссер (А.Васильев) в кино-сказке про разведчиков и шпионов с Олегом Далем в главной роли – «Вариант Омега». Замечательным было там противостояние этих двух персонажей, символизирующих два начала — «рейх» и «русскость», это противостояние можно увидеть и как спор «разума и чувства». Герой Даля переигрывает Шлоссера именно своей нелогичностью, эмоциональностью.
Просто уникальным персонажем в этом ряду был сыгранный Владиславом Стржельчиком офицер абвера из телевизионного фильма «Майор Вихрь». Сцена с радисткой, где немецкий офицер учит советскую подпольщицу, что слово «кофе» мужского рода, просто таки достойна войти в анналы! Вот образец того, как идея рейха и русскости может слиться воедино! Только сейчас я понимаю: майор Берг несомненно белоэмигрант, бывший чин царской армии, своего рода антитеза будущему Штирлицу.
В сериале «17 мгновений весны» один персонаж – Штирлиц-Исаев — воплощает в полной мере эти два начала, в нём «рейх» и «русскость» сосуществуют, отчасти споря друг с другом. Половинка «рейха» — это разум, орднунг, мундир. «Русская половинка» — это чувства, дом, жена. И, между прочим, в этом фильме «рейх» побеждал. Может, побеждал потому, что противостояла ему не истинная, исконная, а советская русскость? Вполне возможно.
Но такие персонажи, все-таки, исключение. Основной массив советской литературы от таких раздвоений был предельно далёк, в нём всё было чётко:
врагу (немцам) противопоставлялось сплочённое сообщество советских людей, которые, не будь Гитлера, горя бы вообще не знали. Каждый – от младенца любого пола до старика со старухой был уверен в победе с первого дня войны и мечтал попасть на фронт. На фронт просто рвались всеми силами, шли на обман, подделки и подлоги. Основной заботой военкомов было не пускать в ряды мобилизованных незаконных энтузиастов. В этой благостной панораме особо стояла тема плена. Слово «плен» нельзя было ни произносить, ни шептать, ни думать о нём. «Мой муж (отец, брат, жених) не пропал без вести! (то есть не в плену), он погиб!» — фраза, с негодованием произносимая персонажем, почти без изменений кочевала из рассказа в рассказ , из романа в роман. Была даже одна история, целиком посвящённая мальчику, который ВЕРИТ в то, что его отец убит, хотя пришло сообщение о том, что он пропал без вести. Мать всеми силами поддерживает в нём эту веру…. Итог счастливый – отец действительно убит.
Удивительно, но часто от нас не отставали и другие – французы, например. Известный рассказ о том, как девушка, которая вынужденно согласилась стать любовницей немецкого солдата, потом утопила рождённого от него младенца, думаю, читали многие.
И всё-таки мы превзошли всех на этой ниве. Наверное, апофеозом патриотической жертвенности стала история, поведанная детским(!) писателем Юрием Яковлевым в рассказе (надеюсь, целиком выдуманном), который называется «Тяжёлая кровь».
(Справка: Юрия Яковлев — советский писатель и сценарист, автор книг для подростков и юношества, отец известного израильского писателя Эзры Ховкина.)
Произведение это не забыто, его легко найти в интернете. Перескажу его вкратце (это того стоит, поверьте!) Подросший сын сельской учительницы становится подпольщиком и попадается, ему грозит неминуемый расстрел. Мать бросается спасать сына, ей удаётся уговорить немецкого майора, отвечающего за всё это дело, он задерживает исполнение приказа о расстреле и разрешает учительнице забрать одного из приговорённых. Она видит, что сын стоит среди своих одноклассников, то есть её учеников. Учительница в душе героини берёт верх над матерью, она говорит немцу, что её сына среди обречённых нет, а после приведения приговора в исполнение бросается к своему мёртвому ребёнку на глазах у изумлённого оккупанта. Вот такой выбор Софи наоборот.
Понятно, какую цель преследовали создатели подобных произведений. Но эффект достигался обратный , я уверена, для очень многих читателей. Я гораздо лучше понимала оторопь молодого немца, не успевшего стать отцом и вдруг узнавшего о поступке девушки, которую он любил и для которой делал только добро. Я отлично чувствовала потрясённость того майора, на глазах которого, в сущности, мать убила сына. И которому потом многозначительно сообщила: «Я пролила тяжёлую кровь». Не важно, что это были выдуманные истории (скорее всего), достаточно талантливо написанные, они оставались в памяти, отпечатывались на эмоциональной матрице.
Думаю, подобные примеры каждый вспомнит. Очень часто рядом с отечественными фанатичными героями представители вражеской стороны выглядели (парадокс!) более человечными. Они обыденно пугались, злились или радовались – приземлённость, которую им придавали их создатели, оборачивалась им на пользу.
Может быть, сторонний читатель спросит: неужели для автора данного эссе не имели значения шеренги врагов-изуверов, которые прокатывались по страницам военных книг и киноэкранам, оставляя за собой исключительно кровь и огонь? Отвечу: имели значение. Но значение это было с обратным знаком. Я понимала, что это пропагандистское преувеличение, даже ребёнком понимала. Не знала только, в какой степени преувеличение. Сегодня уже ясно – что в очень существенной степени. Но дело даже не в числах.
Если обратиться опять к метафоре Яковлева о «тяжёлой крови», то приходит на ум мысль, что пролитая в той войне кровь разных людей действительно имеет разный вес. Например, немецкая, видимо, легче. Иначе как объяснить, тот факт, что тысячам сгоревших в Дрездене не стоит памятник в центре города. И тысячам замученных садистами-большевиками вроде Розалии Землячки – на Лубянке.
Источник
Яковлев Юрий
Тяжелая кровь
Юрий Яковлевич ЯКОВЛЕВ
Тяжелая кровь
У нас с сыном глаза серые, с едва заметными крапинками. В ясный летний день от травы и листьев крапинки становятся заметнее и глаза зеленеют. В пасмурные дни глаза серые — крапинки пропадают совсем. У сына припухшие веки, а ресницы редкие, острые, как обойные гвоздики. Смотрит он исподлобья, потому что у него привычка слегка наклонять голову вперед, как бы желая коснуться подбородком ямочки между ключиц.
Глаза сына смотрят на меня, хотя самого его давно нет рядом. И вот уже сколько лет я всматриваюсь в них, хочу прочесть ответ на вопрос, мучающий меня всю жизнь, начиная с того далекого страшного дня.
В отличие от других дней моей жизни этот не затерялся во времени, не отстал в дороге — он всегда рядом, как вчерашний день. Его краски четко стоят у меня перед глазами. Звуки не замерли. Каждое слово, крик, выстрел, шелест травы, хруст гравия под сапогами, трель какой-то маленькой пичуги звучат во мне. Этот день неизмеримо больше всех остальных, он стоит за моей спиной, прирос к моей спине, как тяжелый уродливый горб. Я чувствую его, как свои руки, лицо, плечи, грудь. Он болит. И снова — в который раз! — я напряженно всматриваюсь в глаза сына и силюсь прочесть, что застыло в них: горькое недоумение или понимание, упрек или прощение? Я подхожу к зеркалу — глаза сына смотрят на меня виновато, хотя они ни в чем не виноваты. Постойте! Это не его глаза. Это мои. Это они смотрят виновато. Я надеялась увидеть его глаза, а увидела свои собственные…
Когда я возвращаюсь в тот день, меня оглушает звенящий визг лесопилки. Лесопилка работала у нас в городе и до прихода фашистов. Но мы не замечали ее, привыкли к ней, как к дробной поступи проходящих поездов. Когда звуки мирного города умолкали, визг лесопилки обнажался. Казалось, немцы только и делали, что пилили.
Сперва мой сын говорил:
— Лесопилка не дает мне спать.
Потом он стал говорить:
— Лесопилка не дает мне жить.
Она не давала ему жить, хотя он работал на этой лесопилке и получал за это хлеб.
И еще появилось совершенно новое гадливое ощущение, которое возникло при встрече с гитлеровцами. Что-то среднее между отвращением и страхом. Оно проходило по телу тупой, знобящей волной, как бывает, когда ненароком наступишь на змею.
Однажды мой сын вернулся с работы и сказал:
— Неужели так будет всю жизнь?
Я сказала:
— Когда кончится война, все будет по-прежнему.
Он покраснел и еле сдержал свое раздражение.
— Когда кончится война?! Ведь бывали в истории столетние войны. Было татарское иго — триста лет! Так, мама, и жизни не хватит ждать, пока она кончится.
Через несколько дней он сказал:
— Так невозможно жить. Мы совсем не приспособлены к такой жизни… Меня сегодня толкнул солдат. Я сжал кулаки и так побледнел, что он испугался. Он подумал, что я на него брошусь, и сорвал с плеча винтовку.
Рассказ сына очень встревожил меня. Я сказала:
— Будь осторожен, сынок. Там, где наготове оружие, надо быть осторожным.
— Знаешь, мама, — сказал он, — я боюсь, что в другой раз не смогу сдержаться. Видимо, помимо обычной воли, у человека есть высшая, которая не слушается ни страха, ни разума.
— Надо сдерживаться, чтоб жить.
— Так жить не хочется. Неужели ты этого не понимаешь, мама?
Я промолчала. Я все понимала, но не хотела разжигать того огня, который мог сжечь его самого.
Однажды мы шли с ним по городу. У базара на длинной скамейке сидело человек пятнадцать солдат. Вытянув ноги, они грелись на солнышке и перебрасывались словечками. Когда мы проходили мимо, гитлеровцы бесстыдно уставились на меня. Я почувствовала на себе липкое прикосновение их взглядов. Сына передернуло. Он сильно сжал мою руку и долго шел молча. Потом спросил:
— Мама, ты могла бы убить человека?
— Господь с тобой! — Я испуганно посмотрела на сына. Его спокойствие испугало меня. И я спросила: — А ты мог бы?
Он ответил:
— Нет! Человека нет, но фашиста…
В нем что-то созревало. Проходила какая-то скрытая работа. Что-то погибало, что-то рождалось. Он готовил себя к страшному и неизбежному.
— Я прошу тебя, мой мальчик… Освободись от этого.
Он опустил голову.
— Ты не знаешь еще, что такое опьянение кровью, — продолжала я. Вокруг слишком много легкой крови.
— Что такое легкая кровь? — спросил он.
— Безнаказанная… Сперва человек страшится ее. Потом становится к ней равнодушным. Потом входит в раж и начинает пьянеть от крови.
— Как тигр?
— Может быть, пострашней тигра. В человеке просыпается существо, разумно жаждущее крови, двуногий тигр — фашист.
— Я понял тебя, мама. Я это чувствовал, но не мог понять. Теперь я понял — их надо убивать, как тигров-людоедов. В Индии на тигров, отведавших человеческой крови, идут целыми селениями.
Я испугалась его слов. Сама не желая того, я навела сына на мысль, от которой хотела его уберечь. Мне стало не по себе. Я попробовала дать отбой — ничего не вышло с отбоем.
В последний раз, уходя на лесопилку, он сказал:
— Я, может быть, задержусь, ты не волнуйся.
— Где ты задержишься?
— На работе, — ответил он.
Он был спокоен. И я решила, что он спокоен потому, что не с чего волноваться. Но он уже не принадлежал мне. Полностью и безраздельно принадлежал он новому, страшному делу. И уже не могло быть ни отступления, ни перемены намерений.
Я этого не поняла. Не почувствовала. А если бы поняла? Что бы я сделала? Преградила бы ему дорогу?
Когда визг лесопилки неожиданно оборвался и стало непривычно тихо и покойно, я почувствовала что-то недоброе. Смутная догадка подсказала мне, что происшедшее связано с моим сыном. Я побежала на лесопилку. Над ней стоял дым. Тревожно алели пожарные машины. Лесопилка была оцеплена солдатами. Я подошла к воротам, сказала, что у меня там работает сын. Мне ответили, что там сейчас никто не работает. Где же все? Одних арестовали, других разогнали по домам. Лесопилка не работает. Произошла авария.
Наверное, сына прогнали домой и мы разминулись с ним. Так я подумала и побежала обратно. Дома его не оказалось. Я стала ждать. Остаток дня. Вечер. Ночь. Весь огромный мир уплотнился, сузился. В эту ночь не существовало ни мужа, ушедшего на фронт в первый день войны, ни школы, где я работала, ни моих учеников, не было ни сна, ни голода — только сын в фокусе всего моего существа.
Не знаю, как я дождалась утра, сколько раз выбегала за ворота, прислушивалась: не зазвучат ли вдалеке его шаги. Город спал. Как ночная, бессонная птица, металась я и ждала, когда пройдет комендантский час и можно будет бежать ему на помощь, а когда я наконец очутилась в комендатуре, мне сказали:
— Ваш сын приговорен к казни.
Я прислонилась к стене. Потом собралась с силами.
— Можно мне видеть коменданта?
Меня пропустили. Комендант сидел на табуретке. На нем был только один сапог. Другой он держал в руке и придирчиво осматривал.
Комендант, вероятно, страдал лихорадкой, потому что его лицо было желтым и на нем проступали следы недосыпания и усталости. Под глазами начинали вырисовываться темные мешки. Выпуклый лоб, глаза слегка навыкате.
— Пожалуйста, — сказал он, — садитесь.
И отшвырнул в сторону сапог.
— Мне все время кажется, что у меня в сапоге гвоздь. Но никакого гвоздя нет. Болит старая рана.
— Вы были ранены? — пытаясь быть участливой, спросила я.
— В Испании, — ответил он. — Позорное ранение, в пятку. Смешно, не правда ли?
Его лицо как-то искривилось в улыбке. Но я не ответила на его улыбку то ли от волнения, то ли опасаясь обидеть его. Я спросила:
— Болит?
— Нет, не болит. Но все время кажется, что я наступаю на гвоздь. Солдатские раны на войне лучше всего врачует смерть, — вздохнул он. — От скольких неприятностей избавляет она солдата.
Источник
