Анализ стихотворение твардовского та кровь что пролита недаром
Великая Отечественная война – это тяжёлое испытание, выпавшее на долю российского народа. Литература того времени не могла оставаться в стороне от этого действия.
В лирике Твардовского военная тема занимает одно из основных мест. Многие поэты хотели показать своё отношение и отношение народа к происходящей катастрофы. Твардовский не был исключением из общего правила. Он написал маленькое стихотворение, которое в полной мере раскрывает мысли автора о таком явлении, как война:
Война – жесточе нету слова.
Война – печальней нету слова.
Война – святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
В 1939 поэт был призван в ряды Красной Армии и участвовал в освобождении Западной Белоруссии. С началом войны с Финляндией, уже в офицерском звании, был в должности спецкорреспондента военной газеты. Следовательно эти впечатления не могли не отразиться в произведениях автора.
Bo время Великой Отечественной войны была создана поэма «Василий Теркин» (1941 — 45) — колоритное воплощение российского характера и общенародного патриотического чувства. По признанию Твардовского, ««Теркин» был… Моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю».
Многие кроме Твардовского говорили о святости Отечественной войны. Но в чём она (святость) заключается для народа? Дело в том, что люди понимал свой великий долг перед будущими поколениями, ощущал себя причастным к тому историческому процессу, который происходил в это время в
России, и старался повернуть его на пользу собственной стране.
Каждый человек, борясь за свободу собственной родины, боролся и за тот маленький кусочек земли, на котором вырос сам. В лирике Твардовского есть образ его малой родины, «родной стороны» — Смоленщины, которую захватил неприятель:
Ветром, что ли, подунуло
С тех печальных полей, —
Что там с ней, как подумаю,
Стороною моей!
Общественная тревога порождает конкретные сюжеты и обращения, к примеру, у Твардовского есть стихотворение «Партизанам Смоленщины», которое призывает покарать пришедшего грозного неприятеля. Поэт поднимает боевой дух бойцов, заявляя: «Нет, твой неприятель не похвалится тыловой тишью!» В стихах нет конкретных образов партизан, они все обобщены, названы «весёлым народом» и даже «зоркой местью». Поэт убеждён, что победа близка, о чём говорит в финале. Но не лишь партизаны принесут победу России. В лирике Твардовского встречается образ танка, который означает для поэта еще большее, ежели просто гусеничная машина. Понятно его стихотворение, которое так и именуется – «Танк»:
И, как будто первопуток
Открывая за собой,
В сталь одетый и обутый,
Танк идёт с исходной в бой.
Поэт написал и несколько фронтовых зарисовок, в которых конкретные люди говорят о собственной военной жизни. К схожим стихам относится, к примеру, «Рассказ танкиста». В центре этого стихотворения – фигура мальчонки, помогшего найти замаскированный артиллерийский расчёт неприятеля. Это произведение ведает о прифронтовом детстве, и, что в особенности принципиально, подчёркивает необходимость роли всех и каждого в военных буднях страны. Мысленному взгляду читателя явлена таковая картина:
Что ж, бой не ждёт. —
Влезай сюда, дружище! –
Стоит парнишка – мины, пули свищут,
И лишь рубашонка пузырём…
Картинка эта запечатлевается в памяти танкиста навсегда, и, хотя он не знает имени мальчика, он уверен, что узнает его посреди тысячи лиц. Поэтом подчёркнута сплочённость народа – каждый отлично помнит собственного боевого товарища, с которым совместно они боролись против общего неприятеля. И, на самом деле, все люди сами желают помочь бойцам в военные будни. Произнесенное выше можно охарактеризовать так: крепкая связь фронта и тыла. На самом деле, эта тема красной нитью пронизывает всю военную лирику поэта. Есть посреди его стихов обращение к далёкой невесте («Песенка»), послание Украине с ее
«землёй золотой» и воспоминания о «хрупком жеребёнке», юмористический рассказ со слов некой старушки о петухе, который не давался в руки противнику.
Война закончилась, но тем не менее военная лирика Твардовского нашла своё продолжение и в послевоенное время.
Человек, прошедший войну и вышедший из неё живым, безызбежно ощущает вину перед павшими. Об этом стихотворение «Жестокая память». Память – невозможность забыть и избыть ту огромную боль, которую принесла война людям. Жестокость же ее заключается как раз в том, что нереально жить и радоваться жизни так же, как и до войны, чувствуя свою вину: «Но с радостью прежней не смею глядеть на поля и луга».
Война оставила в жизни людей глубочайшие, заметные следы. У поэта есть зарисовка на эту тему:
Полным-полно, люд в проходе
Бочком с котомками стоит.
И о лихой морской пехоте
Поёт нетрезвый инвалид.
И даже в поздней лирике поэта тема войны звучит так же остро, как и ранее. Стихотворение «Я знаю, никакой моей вины…» вновь затрагивает тему вины перед теми, кто не возвратился с поля боя, но с ещё огромным драматизмом.
Я знаю, никакой моей вины
В том, что остальные не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто молодее, —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не смог сберечь, —
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
Финальные слова означают недоговорённость. Хотя Твардовский соображает, что никакой вины объективно нет (вправду, он полностью выполнил свой долг, пройдя всю войну в роли военного корреспондента), всё же он ее чувствует. Эта вина выражает мысль о неоплаченном долге перед погибшими защитниками России.
Чувство обязательства живых перед павшими, невозможности забвения всего происшедшего — главные мотивы военной лирики А. Твардовского. “Я жив, я пришел с войны живой и здоровый. Но сколько я недосчитываюсь… Сколько людей успели меня прочесть и, может быть, полюбить, а их нет в живых. Это была часть меня”, — писал поэт.
“Я убит подо Ржевом” — стихотворение, написанное от первого лица. Эта форма показалась Твардовскому более соответствующей идее стихотворения — единства живых и павших. Погибший солдат видит себя только “частицей народного целого”, и его тревожит, как и всех, чьи “очи померкли”, все, что свершилось позже, после него. Робкая надежда на то, что “исполнится слово клятвы святой”, вырастает в прочную веру: наконец-то попрана “крепость вражьей земли”, настал долгожданный День Победы.
Он был от плеча до плеча награжден,
Но есть ли таковая заслуга,
Что выслужил, выходил, выстрадал он? —
Пожалуй, что нет. И не нужно!
«Я убит подо Ржевом…» — это самое колоритное из стихотворений, реальный шедевр творчества поэта. Необыкновенная форма произведения – монолог погибшего солдата. В его словах чувствуется катастрофа, рвение жить и узреть мирное время:
Я – где корешки слепые
Ищут корма во тьме.
Я – где с облачком пыли
Ходит рожь на холме.
Но не лишь о себе грустит погибший солдат. Тревогу вызывает у него то, что будет с новым поколением, сумеет ли оно уберечь все великие завоевания военного времени. Несмотря на свою погибель, он говорит:
«завещаю в той жизни вам счастливыми быть».
Поэма “Василий Теркин” в жанровом отношении — свободное повествование- хроника (“Книга про бойца, без начала, без конца…”), которое обхватывает всю историю войны — от катастрофического отступления до Победы. Главы поэмы соединены с различными событиями войны: “На привале”, “Перед боем”,
“Переправа”, “Гармонь”, “В наступлении”, “На Днепре”.
В базе поэмы — образ главенствующего героя — рядового Василия Теркина. настоящего прототипа у него нет. Это собирательный образ, соединяющий в себе обычные черты духовного вида и характера обыкновенного российского солдата.
Подвиг солдата на войне показан Твардовским как каждодневный и тяжкий ратный труд и бой, и переход на новейшие позиции, и ночлег в окопе либо прямо на земле, “заслонясь от погибели темной лишь своей спиной…”. А герой, совершающий этот подвиг, — обыкновенный, обычный солдат:
И последнее, что можно сказать: вся поэзия Твардовского — это служение высокому долгу, включающего в себя вечное служение военной теме.
Как не один раз отмечено критиками, Твардовский первый из поэтов затронул тему ответственности живых перед павшими, той высокой ответственности, без которой жизнь вообще теряет свой смысл, ибо каково человеку переносить все невзгоды бытия, если знать, что потомки никак не оценят сделанное им и его поколением и не лишь предадут их забвению, но могут даже растоптать все их завоевания, как это, увы, не раз бывало за многовековую историю человечества… Нет, погибающий обязан хотя бы за мгновение до погибели узреть, пусть мысленно, тех, «кто из рук наших знамя подхватил на бегу», как выразился поэт еще в 1946 году («Я убит подо Ржевом»). «А по другому даже мертвому — как?»
Проходили годы, война все дальше отодвигалась в прошедшее, но боль от чувства утрат не уходила. Чем краше становилась жизнь, тем все острее ощущал поэт необходимость напоминать о тех, кто заплатил за это собственной кровью. Знаменательные даты и действия часто служили
Твардовскому поводом для того, чтоб лишний раз вынудить читателя вспомнить о тех, кто умер, отстаивая будущее собственного, народа. В 1957 году страна праздновала сорокалетие Великого Октября. Посреди многих произведений, появившихся к юбилею, стихотворение Твардовского «Та кровь, что пролита недаром» стоит домом. Кровь миллионов, пролитая в «сорокалетний этот срок», встает перед его взглядом пламенной зарей,
Cтучит в сердца, обладает нами,
Не отпуская ни на час,
Чтоб наших жертв святая память
В пути не покидала нас.
Чтоб нам, внимая славословью,
И в праздник сегодняшних побед
Не забывать, что данной кровью Дымится наш вчерашний след.
«Святая» память о погибших постоянно стучит в сердце поэта. И даже полёт Гагарина в космос вызвал у Твардовского особенные и достаточно нежданные ассоциации. В февральской книжке «Нового мира» за 1962 год было опубликовано его стихотворение «Космонавту», суть которого такая: каким бы ты, Гагарин, ни был героем из героев, не забывай о тех ребятах, что погибли в собственных «фанерных драндулетах» в 1941 году «под Ельней, Вязьмой и самой Москвой» и знай:
Они горды, они собственной причастны
Особой славе, добытой в бою,
И той одной, суровой и безгласной,
Не променяли б на твою.
Очевидно у поэта и в мыслях не было как-то принизить этими словами подвиг «разведчика мирозданья» — напротив, ставя его рядом с теми, кто ценой собственной жизни выручил родную страну от фашизма, автор оказывает ему величайшую честь:
… кровь одна, и вы — родные братья,
И не в долгу у старших младший брат.
Тех, фронтовиков, и погибших, и уцелевших, было великое множество; имена большинства из них известны только узенькому кругу однополчан и родных.
Празднуя день победы, нельзя забывать, «во что нам стала та страда», забывать, «каких и скольких отпрыской недосчитались мы, рыдая под гром победных батарей». Твардовский конкретно в тот самый вечер думал и писал о погибших:
Сколько их на свете нету, Что прочли тебя, поэт…
Используемая литература
1. Шанский Н. М. «О лирике А. Т. Твардовского», РЯШ №3, 1980
2. История российской русской литературы. Издательство «Просвещение», Москва – 1983 г., С испр.
3. Русская литература: Справочные материалы. Москва «Просвещение», 1989 г.
Источник: ronl.org
Источник
Действительно, если поэт, не дожидаясь, когда бы “серьезные причины для речи вызрели в груди”, спешит во что бы то ни стало “откликнуться” на последнее событие, то его слова, “повторяемые всуе, теряют вес, как мухи, мрут”, превращаются в “словеса”, и с вечевых башен вместо призывного набата разносится лишь “дурной трезвон”. Еще хуже, когда автором, особенно уже признанным и прославленным, овладевает “расчет порочный”: он не в состоянии побороть “страсти мелочной успеха”, стремится “славу подкрепить”,
Чтоб не стоять у ней на страже,
Как за жену, спокойным быть.
Написаны эти строки в 1967 году, когда Твардовский с высоты своих неполных 60 лет мог окинуть критическим взглядом все созданное им ранее и с горечью признать, что и сам порой поддавался подобному искушению.
Да, при всем своем мужестве, энергии и воле Твардовский все-таки не был лишен некоторых человеческих слабостей и знал, что “в слабости, в унынье” может порой не устоять против пагубного для поэзии соблазна. Но великое его достоинство в том, что он не страшился признавать свои слабости и беспощадно осуждать себя за них. Именно поэтому он чувствовал свое моральное право указывать другим на их огрехи. В 1959 году он напечатал довольно крупное стихотворение “Московское утро”. Поэт, называя главным редактором всей литературы “великое время”, восклицает:
Ах время, родное,
великое время,
Солгу по расчету —
лупи меня в темя!
А если подчас
отступлюсь ненароком —
Учи меня мудрым
уроком-упреком.
Как неоднократно отмечено критиками, Твардовский первый из поэтов затронул тему ответственности живых перед павшими, той высокой ответственности, без которой жизнь вообще теряет свой смысл, ибо каково человеку переносить все невзгоды бытия, если знать, что потомки никак не оценят сделанное им и его поколением и не только предадут их забвению, но могут даже растоптать все их завоевания, как это, увы, не раз бывало за многовековую историю человечества… Нет, погибающий должен хотя бы за мгновение до смерти увидеть, пусть мысленно, тех, “кто из рук наших знамя подхватил на бегу”, как выразился поэт еще в 1946 году (“Я убит подо Ржевом”). “А иначе даже мертвому — как?”
Проходили годы, война все дальше отодвигалась в прошлое, но боль от ощущения потерь не уходила. Чем краше становилась жизнь, тем все острее чувствовал поэт необходимость напоминать о тех, кто заплатил за это своей кровью. Знаменательные даты и события нередко служили Твардовскому поводом для того, чтобы лишний раз заставить читателя вспомнить о тех, кто погиб, отстаивая будущее своего, народа. В 1957 году страна праздновала сорокалетие Великого Октября. Среди многих произведений, появившихся к юбилею, стихотворение Твардовского “Та кровь, что пролита недаром” стоит особняком. Кровь миллионов, пролитая в “сорокалетний этот срок”, встает перед его взором пламенной зарей,
Стучит в сердца, владеет нами,
Не отпуская ни на час,
Чтоб наших жертв святая память
В пути не покидала нас.
Чтоб нам, внимая славословью,
И в праздник нынешних побед
Не забывать, что этой кровью
Дымится наш вчерашний след.
“Святая” память о погибших постоянно стучит в сердце поэта. И даже полёт Гагарина в космос вызвал у Твардовского особые и довольно неожиданные ассоциации. В февральской книжке “Нового мира” за 1962 год было опубликовано его стихотворение “Космонавту”, суть которого такова: каким бы ты, Гагарин , ни был героем из героев, не забывай о тех ребятах, что погибли в своих “фанерных драндулетах” в 1941 году “под Ельней, Вязьмой и самой Москвой” и знай:
Они горды, они своей причастны
Особой славе, добытой в бою,
И той одной, суровой и безгласной,
Не променяли б на твою.
Разумеется у поэта и в мыслях не было как-то принизить этими словами подвиг “разведчика мирозданья” — наоборот, ставя его рядом с теми, кто ценой своей жизни спас родную страну от фашизма, автор оказывает ему величайшую честь:
…кровь одна, и вы — родные братья,
И не в долгу у старших младший брат.
Тех, фронтовиков, и погибших, и уцелевших, было великое множество; имена большинства из них известны лишь узкому кругу однополчан и родных.
Празднуя день победы, нельзя забывать, “во что нам стала та страда”, забывать, “каких и скольких сыновей недосчитались мы, рыдая под гром победных батарей”. Твардовский именно в тот самый вечер думал и писал о погибших:
Сколько их на свете нету,
Что прочли тебя, поэт…
За годы, прошедшие с окончания войны, ушли в небытие многие люди. В их числе и те, кто так или иначе был близок поэту и уносил с собой частичку его жизни, а среди всех этих потерь не самая ли горькая — смерть собственной матери?
“Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда очень впечатлительна и чутка, даже не без сентиментальности, ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слёз трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами или отголосок песни с далёких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т. п.
Так ещё при жизни матери писал о неё Александр Трифонович в “Автобиографии”.
В 1965 году он проводил её в последний путь. В этом же создан цикл “Памяти матери”. Состоит он из четырёх стихотворений, различных и по объёму, и по ритму. Первое и третье могли бы быть посвящены великому множеству матерей: вечная материнская забота и молодая сыновняя устремлённость вперёд, в неясное, многообещающее будущее; юноша жаждет поскорее вкусить самостоятельности, и как бы он ни был привязан к матери, его ответное чувство по силе никогда не сравнится с материнским. Прощание начинается,
Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвёмся разлуке.
Это строки из первого стихотворения.
В третьем — описание похорон. Первые восемь строк — о неспешной работе садовников, сажающих молодые яблоньки, затем — сразу резкий контраст:
Но как могильщики — рывком —
Давай, давай без передышки, —
Едва свалился первый ком,
И вот уже не слышно крышки.
Такие же лопаты; такие же, у садовников, у могильщиков мозолистые руки и грубые кирзовые сапоги; но у свежей могилы самого дорогого человека некстати вспомнились осиротевшему сыну заботливые садовники, всеми своими повадками настолько схожие с любимой матерью, родившей и выпестовавшей семерых детей, что стало просто невыносимо ждать конца погребения:
Ведь ты им сам готов помочь,
Чтоб только все — ещё короче.
Это нетерпеливое чувство хорошо знакомо каждому, кому приходилось хоронить близких людей, — даже и без всяких ассоциаций с садовниками.
Трудно сказать, кто из родителей повлиял на поэта в большей, кто в меньшей степени, но, очевидно, мать он любил сильнее. Посвящённые её памяти стихи писались, видимо, в очень угнетённом состоянии духа. Тяжело было ему писать этот рэквием, но ещё тяжелее — держать боль в себе. Вылившись в слова, эта боль обрела форму не просто стихотворных строк — высокой поэзии. Эти стихи стали литературным фактом.
До последних дней ненавидел он “всяческую мертвечину”, которую с убийственным сарказмом выставил на всеобщий позор ещё в “Тёркине на том свете” (1963).
В Москве, на проспекте Мира, недалеко от ВДНХ, — школа №279 имени А. Т. Твардовского. О ней в своё время рассказал читателям журнал “Юность”. На стенде, посвящённом поэту, среди других цитат из его произведений помещена и такая:
За свои слова в ответе
Я недаром на посту —
Мёртвый дух на этом свете
Различаю за версту.
Слова эти взяты из сказки “Тёркин на том свете”. И совершенно прав был К. Симонов, утверждавший, что “возвращение Тёркина к жизни в “Тёркине на том свете” означало неизменность взгляда Твардовского и непобедимость народа, на его способность справиться не только с таким величайшим испытанием, как война, но и с такой труднопоправимой бедой, как бюрократизм”. Читатели уловили это безошибочно. Для них Тёркин, попавший на “тот свет”, вовсе не был антиподом фронтовому Тёркину, и автор вскоре почувствовал это по многочисленным читательским письмам. Завершая эту поэму, он сказал:
Я в свою ходил атаку,
Мысль одна владела мной:
Слажу с этой, так со всякой
Сказкой слажу я иной.
Значит, именно эта “сказка” потребовала от него предельного напряжения сил — ей было отдано девять лет жизни (1954 — 1963). Именно здесь он испытал себя как сатирик, и стало ясно, что сатирик он сильнейший, беспощадный и совершенно своеобразный, умеющий даже сатиру сочетать с лирикой ( строки о военном и особом отделах, о награде и о Москве, о гибели друга, об обратной дороге Тёркина).
Опубликование и завершение “Тёркина на том свете” придало Твардовскому новые силы. Свидетельство тому — вся его последующая лирика, о которой К. Симонов, ведший совместно с М. Ульяновым документальный фильм о Твардовском, сказал: “Казалось, в своей поэме “За далью — даль” Твардовский поднялся на такую вершину поэзии, что выше подняться уже невозможно. А он — сумел. И эта последняя, высочайшая его вершина — его лирика последних лет”.
Самое последнее стихотворение Твардовского из опубликованных при жизни — “К обидам горьким собственной персоны” — датировано 1968 годом. Это не значит, что больше он уже вообще не написал ни строки, хотя, по свидетельству А. Кондратовича, “писал с каждым годом все мучительнее и труднее”. В одном из самых последних, написанном уже на шестидесятом году жизни и опубликованном посмертно, Твардовский спокойно прощался с жизнью:
Источник